Просмотр исходного текста страницы Из воспоминаний КА Рябова

{{начало цитаты}}
[38] 
:Уральскому Областному Музею Революции
:Испарту

Дорогие товарищи! Прочитав ваше воззвание к участникам гражданской войны на Урале, мне хочется поделится своими личными воспоминаниями о той героистической борьбе пролетариев Урала, за освобождение котораго многие сложили свои головы. По ходу своей записи попутно опишу, как зародился Пермский союз молодёжи, в организации котораго я тоже принимал участие. Пишу я, товарищи, громоздко, даты не помню, прошу то, что найдёте нужным, взять исправить, а то, что относится в В.Л.К.С.М., направте по назначению.

:С товарищеским приветом
:Бывший рабочий Мотовилихинского завода
:Член В.К.П.(б) №0492448
:15/І-29 г. К.А. Рябов
----
:Прошу материал, если он не будет использован, возвратить по адресу
:Вот. Область г. Ижевск
:7-я ул. №0,41 К.А. Рябов
{{конец цитаты}}
{{начало цитаты}}
К.А. Рябов 
<center>'''Гражданская война на Урале и зарождение Пермской организации комсомола'''</center>

Приехав в Пермь, мы узнали, что формируется [49] полк Красной армии 1-й Советов При Уралья. И мы решили посильно помочь формированию, пошли в т. Банникову, первому комиссару по военным делам, и он нам разрешил производить запись, выдав бланки. И мы повели агитацию. Т. Решетников дал нам место для ведения записи у себя в совете: бывший дом губернатора, и мы приступили, записавшись предварительно для примера сами и оставив для работы в комитете одного т. из мастерских. Много нам завербовать не удалось, человек 30, и т. Банников предложил нам влится в состав формируемого полка как пулемётной команде. И вскоре мы приступили к изучению этого грознаго оружия, перейдя уже на казарменное положение в духовное училище.

Потом полк был переименован в [[8-й Уральский стрелковый полк|8-й Уральской]], в составе котораго я и был до 1919 г. Марта 31 дня и выбыл по ранению. Так в кратце я описал зарождение Пермского теперешняго В.Л.К.С.М.

В составе формируемого полка были рота Лысьвенцев, Надеждинцев, Чердынцев. Словом, полк был по своему составу исключительно рабочий, из отрядов красной гвардии, успевшей уже побывать на фронтах гражданской войны, и обстрелянных, но ⅔ из нас были не военные, и мы горячо взялись за учёбу, но долго учиться нам не пришлось.

Летом 1918 года Дутов опять начал действовать, разрушая между Оренбургом и Бузулуком линию Ташкенской ж.д. и сжигая станции и раз"езды, и имеющиеся на них поезда, и нашему полку было предписано выехать на фронт в распоряжение т. Блюхера, если я не ошибаюсь, штаб которого был в Самаре, [49об] и мы двинулись.

В это же время по договорённости с правительством отправлялся корпус чехо-словаков на Владивосток, сформируемый Керенским для войны с Германией до победы. А так как Октябрь смёл со своего исторического пути этого выскочку, и был заключён мир, то чехи, эти исконные враги немцев, поехали к союзникам, дабы померяться силами. И их эшелоны стояли по всей сибирской магистрали ввиду того, что за Байкалом появился новый враг Семёнов, и путь на Владивосток был благодаря этому закрыт. И мы, ехавшие на Дутовский фронт, в Челябинске видели и разговаривали с чехами и были у них в вагоне. Их тут стояло четыре эшелона. И не думали мы, что эти люди, мирно беседующие с нами, вскоре станут нашими врагами, спровоцированные своим офицерством.

Простояв в Челябинске четыре дня, мы направились дальше. И не помню места, кажется, не доезжая Уфы, мы узнали, что в Челябинске восстание чехов и завод в их руках. Мы ехали дальше, на встречу нам стали попадаться отряды, едущие на Челябинск. И мы тоже запросили Самару, как нам быть, может вернуться, но нам было приказано ехать по назначению, и мы продолжали свой путь. По мере нашего приближения к Дутовскому фронту, чехи по заранее разработанному плану занимали Сибирь и двигались на Самару. И наша только что организующаяся Красная армия не могла удержать натиска чехов, несмотря на героическое сопротивление. Так погиб, как я потом узнал, в борьбе с чехами и Калгановский отряд вместе со славным Сашей, как мы его звали. [50]

Вскоре мы доехали до Дутовского фронта. Вернее сказать будет, что ехать было дальше нельзя, так как линия была разобрана, и даже телеграфные столбы все спилены. Оренбург был за нами, а между Оренбургом и Бузулуком всё было разрушено. На этот раз казаки для нас уже не представляли той грозной силы, так как вооружены они были плохо, а с чехами ещё соединиться не успели, и нам не стоило большого разделаться с ними, но они нам много всётаки пакостили своими партизанскими налётами. Несмотря на то, что на каждой станции и раз"езде стояли наши воинские части вплоть до Оренбурга, и ходили броневые поезда, они всётаки ломали линию и жгли временные мосты. Бывало, едешь на броневике, а броневиком мы собственно называли в середине паровоз, совершенно не бронированный, впереди его и взади по две товарных платформы, по бокам которых были положены тюки прессованного хлопка, для пулемётов бойницы в виде пустующаго места, не заложенного тюками, сверху доски и тоже ряд тюков, впереди ещё пустая платформа для того, чтобы когда идёт броневик, и линия разведена, то соскочит эта пустая платформа, и паровоз остановится, тут же были донкраты, шпалы и рабочие. Едешь, бывало, на своём броневике, всё похорошему. Проезжаешь временные мосты, сделанные из шпал, а от"едешь версты две, смотришь, а мост уже горит. Едешь тушить и, исправив, едешь обратно. От"едешь версты три и видишь, как, собравшись несколько станиц, [50об] казаки приехали ломать линию. Работа кипит, из телеграфной проволоки, свитой в несколько проволок, сделаны цепи, на конце с крючками через один стык, другие стыки рельс развинтят и, зацепив крючками, за концы лошадьми тянут в сторону. И в несколько минут рельсы в нескольких местах бывают загнуты коромыслом. Наши трёхдюймовки пошлют несколько снарядов, и вся эта масса ускачет в стороны, и попробуй погоняйсь. Вначале и гонялись: дойдёшь до станицы – не одного человека, зайдёшь в другую – тоже самое, а на линии опять ломают. А потом бросили, расставив на каждый раз"езд части, но бывало, и их рубили. А уже в плен попадёшь, хотя раненый, всё равно пощады нет, а поставят гуськом, и давай практиковаться в рубке этих живых виц. Но и мы Словом, была самая ожесточённая борьба классов. У нас были только добровольцы, и у них тоже самое, и пощады не было.

Бывали для нашего броневика сюрпризы. Как-то раз шол наш броневик, ничего не подозревая. Кругом никого нет. Вдруг слетает с рельс тендер паровоза. Мы вылезаем, вынимаем донкраты и начинаем поднимать. Вдруг бац! И первый же снаряд попадает в наш броневик, и человек шесть из наших выбывают, и в том числе машинист серьёзно контужен, выскакивает из паровоза и бежит в степь. Снаряды один за другим рвутся кругом нас. Едва поспеваем залесть, подобрав всё, как с обоих сторон с гиканьем уже несутся на нас казаки. И мы знаем, что нас ждёт в случае плена, и начинаем их достойным образом как дорогих гостей встречать. И видя, что нас [51] на испуг уже теперь не возьмёшь, они, оставив своих убитых и раненых, быстро ускочут. А в это время помощник машиниста уже нагнал пару, и мы, перетащив с садней платформы пулемёты, к счастью на той платформе не было орудия, и отцепив их, паровоз начинает пробовать и наконец сдвигается с места. До станции надо ехать версты три, и наш броневик, тяжело пыхтя, тащит тендер по шпалам. Казаки долго ещё провожают нас снарядами, не приносящими уже вреда, а на ура уже больше не бросаются. И мы благополучно доезжаем до станции, и на стрелке наш тендер заходит на рельсы, и мы начинаем рассказывать о своём приключении.

Так мы держали линию в своих руках. Но вот пришло известие, что чехи взяли Самару, и часть их движется на нас. Это известие, признаться, нас неприятно поразило, но те войска, которые отступили к нам вместе с товарищем Блюхером, и то, что нас теперь стало много, вселяло в нас веру ещё о победе. Но когда мы узнали, что мы эвакуируем Оренбург, и казаки, вооружённые чехами, вместе с ними от Бузулука прут уже на нас фронтом, тут среди нас пошли толки, что раз центр не может устоять против чехов, и они лезут в глубь России, а это мы знали по радио, которое у нас было, то нам уже сдесь не удержаться. По этому поводу был собран митинг, на котором и было постановлено, чтобы штабы заготовляли на каждого фальшивые документы на всякий случай, а пока ещё не всё потеряно, надо драться до последняго, и только когда узнаем, что в центре всё пало, только тогда, выдав документы, разссыпаться кто куда. [51об] Всем, у кого развинтилось, предложено было выписаться из рядов Красной армии сейчас же. И такие, конечно, хотя очень немного, но нашлись, и им были выданы документы и деньги, и они направились на Ташкент, единственный путь отступления. Но все эти товарищи в конечном счёте попали из огня да в полымя, так как в городе Асхабаде за Ташкентом произошло восстание, и там открылся тоже фронт. И приехав в Ташкент, эти товарищи принуждены были записаться вновь, так как ехать дальше было некуда, и все они потом сражались на Ташкентском фронте. Мы же, оставшиеся, решили победить или умереть.

Чехи всё пёрли и пёрли. Наш полк ещё в бою с ними не был, но мы знали, что это не казаки. Тут мы узнали, что Блюхер с Уральцами хочет идти на Урал. Мы, конечно, очень обрадовались, и в один прекрасный день Уральские части стали прибывать на одну из станций, не помню её названия, но не далеко уже от Оренбурга, и выгружались. Наш полк был выслан на прикрытие, и я до сих пор не знаю, как случилось, что все уральцы ушли, а наш 8-й Уральский остался и вошол в состав Туркестанской армии. Блюхер ушол, а мы начали отходить на Оренбург. Казаки на нас наскакивали, но это ещё не был сплошной фронт, и мы отступали в эшалонах.

Под Оренбургом, перейдя мост, мы стали по берегу реки, не помню её название, окапываться, так как мост решено было взорвать, и его надо было минировать. Несколько дней о казаках не было слышно, и мы весело проводили время, но скоро казаки стали с другой стороны постреливать [52] и даже пробовали нас отогнать, но это им не удалось, пока мост не был минирован. Потом они подвезли артиллерию и начали постреливать через нас по Оренбурскому вокзалу, но снаряды не долетали.

Наконец, эвакуация была закончена, всё, что нужно, вывезено, и нам приказано взорвать мост, погрузиться в эшелон и отступать к Илецкой защите, что мы и проделали. А когда эшелон пришол на станцию Оренбург, то оказалось, что стоит целый состав, чем-то гружонный, без паровоза. И нам сообщили, что он оставлен за неимением паровоза. Тут мы стали открывать вагоны, в которых оказалось всего вдоволь, начиная от снарядов и до папирос. И братва начала тащить в свои вагоны, кому что попало. Кто снаряды, шинели, кто бомбы, кто урюк, палатки, а найдя несколько вагонов винтовок системы Гра, начали их ломать. Словом, всё, что можно и сколько хватило места, всё было взято, и белым остались пустые вагоны да груда щеп и стволов разбитых винтовок, и наш эшелон двинулся дальше.

На Уральском мосту свалили несколько порожних платформ и медленно поехали дальше, по дороге разбирая нагруженные до отказа вагоны и таща в близ лежащие деревни на обмен палатки, шинели, словом, всё, чем набит наш вагон, кроме оружия.

Так мы оступали, но без конца везти паровозы нас не могли. И вот передние эшелоны, дойдя до станции, брали воду, а все остальные, растянувшись на несколько вёрст, ждали своей очереди. И мы днями стояли прямо в степи, упёршись в хвост другого эшалона. [52об]

Доехав до какой-то станции, решено, вероятно, было остановиться. И стали строить тупики, дабы расставить эшелоны, так как пути станции их не могли вместить. И разоставив эшелоны, мы зажили осёдлой жизнью, ходя из эшелона в эшелон в гости и знакомившись с ребятами, а вечерами далеко разносились песни и звуки гармошки. Так мы прожили неделю приблизительно. О казаках не было ни слуху, ни духу, но вдруг в одну прекрасную ночь нашему мирному житью пришёл конец. Казаки, осторожно нащупав нас, подвезли артиллерию и открыли по станции огонь и довольно удачно. И конечно, поднялась невообразимая паника, а снаряды один за другим летели к нам, но потом всё улеглось, были посланы части, и наша артиллерия открыла огонь, и они убрались восвояси. А на утро один за другим эшелоны двинулись дальше.

Так наш штаб армии докатился до города Актюбинска и выбрал его своей постоянной резиденцией, и оступление наше прекратилось, и мы стали серьёзно готовиться к встрече врага. Далеко не доезжая Актюбинска, на станции, при которой находился большой посёлок, мы приступили к рытью окопов и, устроив последние, ходили в них посменно и ждали.

Ждать нам долго не пришлось, и казаки стали напирать, но мы тоже решили не оступать. И все их попытки разбить нас дорого обходились им, и они перешли тоже к позиционной войне, дожидая, видимо, более подходящего случая и собираясь с силами, но этому случаю так и не суждено было придти. [53]

Вначале позиционной войны и набив оскомину, казаки мирно иногда перестреливались с нами. И полк, простоявши положенное время в окопах, шол в ближайшую деревню на отдых и, мирно живя с крестьянами, помогал им в уборке хлеба. Население к нам относилось сочувственно, главным образом, хохлы, живущие среди казачества и многое перенёсшие от них, пополняли наши ряды, и мы в своём составе увеличивались. Так, помню, на отдыхе в селе мы празновали первую годовщину Октября, пройдя по селу после парада с гармошками, а мы, пулемётчики, показали населению выезд на позицию по тревоге и лихо промчались на тачанках.

Чтобы чем нибудь отличить полк от полка, стали вырабатываться отличительные знаки. Вначале наш полк носил на рукаве чёрные треугольники, а потом изменили, и на фуражки одели тренчики (ремешки для подвязывания обмоток). Так товарищи из соседних полков нас и называли не по названию полка, а "тренчики". И наш полк в лице других успел себя зарекомендовать с хорошей стороны. И когда, бывало, дойдёт до нас очередь идти на позицию, и идёшь, бывало, мимо селений, в которых стоят другие полки, и товарищи узнавали, что мы идём на позицию, радостно приветствовали нас, говоря, что можно спокойно отдыхать, раз тренчики идут на позицию. И особенно у нас была дружба с полком ІІІ-го Интернационала, состоявшего из мадьяр.

Но вот, помню, в конце осени белые, набравшись сил, вероятно, решили с нами окончательно разделаться, а мы это узнали через перебезчиков. [53об] Мы стали тоже готовиться, и белые не заставили себя ждать, повели наступление, при этом основательно выпив, но и это не помогло. Правда, лезли они здорово, но сдорово мы их и отлупили. А наша батарея под командованием т. Тризна в критические минуты выезжала прямо в цепь и в упор расстреливала наступающие казачьи полки. А ночью мы ползали далеко впереди, собирая убитых белых и снимая с них, что пригодится.

Так была адбита последняя попытка белых расделаться с нами, после чего они опять больше партизанили, что для нас стало хуже, ибо подходила зима, и надо было заготовлять продуктов и одежды, а всё это мы делали налётами на большие станицы и находили, что нам было нужно. А потом это стало трудно, ибо кругом рыскали казаки, и приходилось посылать значительные части и то не без риска.

Но вот мы получили в составе нескольких полков приказ пойти на выручку Орской группы, которая настойчиво отбивалась от окруживших её со всех сторон белых в г. Орске, и мы двинулись. Вначале мы продвигались благополучно и дошли до деревни Леновицы, которая была расположена у подошвы тянувшихся гор. И расставив на ночь несколько рот в караул, расположились ночевать.

Утром рано встав, я пошол с товарищем посмотреть на другой конец деревни бронированный автомобиль. И только успели мы дойти до броневика, как с гор началась усиленная стрельба, и одновременно посыпались снаряды. Наводка была сделана хорошо, и первые же снаряды сыпались по батарее, которая стояла за деревней. [54] Мы бросились к месту стоянки пулемётной команды, но её уже не оказалось, и пулемёты уже тарахтели на горе. Пули сыпались со всех сторон, и уже кой где валялись убитые. Мы побежали искать наш взвод и, поднявшись на гору, в цепи нам сказали, что наш взвод правее. И мы по цепи пошли и вскоре нашли наши пулемёты. Я был тогда начальником пулемёта.

Казаки не наступали, но осыпали нас градом пуль. И мы долго не могли оерентироваться в местности, так как кругом были сопки, но потом решили их выкурить и повели наступление. И они не выдержали и потекли, а нам передали, что казаки отбили наш обоз, и нашей роте приказано было бежать на выручку. Но вперёд нас бросились наши кавалеристы 1-го казачьяго полка, и вскоре обоз был отбит, только угнали несколько лошадей да убили кашевара.

Когда белые начали отступать, мы тоже стали отходить, и белые нас не преследовали, и мы вернулись восвояси. Я и до сих пор не знаю, пошли ли мы выручать Орскую группу, или была только демонстрация. Но во всяком случае Леновицы нам памятны, ибо из нашего полка только убитых было человек 15 и много раненых.

Вскоре наш полк опять ходил в наступление. Нам была поставлена задача обойти верстах в шести от нас занимаемый белыми раз"езд и захватить имеющиеся там эшалоны белых. И мы пошли в обход, но не разчитали, стали выходить на раз"езд сбоку. Нас, конечно, заметили. Поезда ихние постепенно ушли. Наша артиллерия открыла огонь, но они успели уйти. Белые всётаки нас, вероятно, не ждали и отступили, и мы заняли раз"езд. [54об] Но сейчас же нам было приказано в порядке отступать. Белые, увидев, и, вероятно, к ним подошли подкрепления, начали нас преследовать и бить из орудий. Но наше безукоризненное отступление, мы шли цепью, не остановляясь и не ложась, как на параде, шли и шли. Место было ровное и было видно, как на горе белые кучками собирались и любовались, вероятно, нашим отступлением, но броситься на нас не решаясь и только ограничившись тем, что версты три нас усиленно провожали шрапнелью, не причинявшой нам особенного вреда. После этого у них появился прожектор, и они все ночи освещали нас, боясь, вероятно, ночного наступления, но мы больше не наступали.

Так незаметно подошла зима, а с нею и холода, а обувь наша была ботинки, но мы, раздобыв [кишок] у киргизов, шили чулки. Но хуже обстояло дело с топливом, и для того, чтобы скипятить чайник, приходилось ходить по станционному посёлку, в котором, кстати, жителей совершенно не было, и искать дерево. На топливо сперва мы пилили сарай, а потом добрались и до собственных окон и косяков, а окна закрывали палатками, а свет у нас был из гусиного сала в банке из под консервов. Так мы коротали зимние вечера, но не всегда спокойно. Иногда белые в лунную ночь подвозили ближе свои батареи и открывали по посёлку огонь, и мы шли отгонять их.

Так коротая время, мы узнали, что в Сибири появился какой-то Колчак, что он производит мобилизации и что движется на Пермь, и уже взял Лысьву, а вскоре мы узнали, что взята и Пермь. [55] Это известие подействовало на нас удручающе, но духом мы не падали и знали, что Самара уже взята красными, и наши идут на Бузулук. Узнав это, наша братва заволновалась, говоря, что надо идти в наступление и соединиться с нашими, а не ждать, когда у нас все паровозы замёрзнут, а мёрзли они каждый день. И наконец было решено послать имеющийся у нас аероплан, который бы пролетел всю неприятельскую линию и спустился в расположение войск, наступающих под командованием Фрунзе на Оренбург.

И в один прекрасный день аероплан наш снарядился в опасный путь. Все мы писали письма, и утром пол кабины было наполнено ими. Утром вывели мы его из мельницы, в которой он стоял. Вот загудел мотор, и он, скользя по снегу, пошол, но не успел подняться, сломал пропеллер, и первая попытка не увенчалась успехом.

Прошло несколько дней. Пропеллер был заменён, и он при тысячах провожавших его поднялся и, сделав несколько кругов, скрылся из глаз. А через несколько дней наш штаб разработал план общаго наступления, и мы тремя колоннами выступили. Помню, ночью мы оставляли свои окопы и шли по пояс в снегу на противника и утром, подойдя к станице, занимаемой белыми, мы открыли огонь, и белые, не ожидавшие нас, потекли, и мы заняли её и нас это окрылило, и дальше мы уже продвигались без сопротивления белых, если не считать мелких стычек.

Так мы продвигались вперёд, а за нами смыкалось кольцо белых. [55об] И они торжествующе писали в газетах, что железное кольцо нашей доблестной армии с каждым днём сжимает банды красных, и не далёк уже день, когда они будут раздавлены. Мы не мало смеялись над этим.

Так мы в своём движении подошли к деревне Мёртвые Соли, где белые, пользуясь природными условиями, нас ждали. Справа были высокие горы, на которых они и укрепились, но нас и это не остановило. Помню, всю ночь мы шли к ним и наутро, разсыпавшись в цепь, повели наступление. Они нас потпустили как можно ближе и открыли по нам ураганный огонь, но мы без выстрела бросились на ура, и они не выдержали, не смотря на то, что у них был бронированный поезд. И после того, как мы заняли горы, он усиленно начал нас обстреливать, двигаясь вперёд, но тут батарейцы уже протянули на гору телефонный провод и оттуда направляли стрельбу батареи по броневику. И когда снаряды стали ложиться около него, он медленно стал отходить, отстреливаясь. И тут погиб наш славный батареец Канареечка, как его звали, которого мы с честью похоронили в г. Оренбурге.

После боя под деревней Мёртвые Соли мы уже не имели серьёзных боёв, а так периодические стычки были. И мы всё продвигались вперёд и только знали, что под Оренбург население города роют окопы, и мы готовились к серьёзным боям, но белые, припёртые с двух сторон, уже готовились удирать на Орск. И мы вскоре узнали, что путь на Оренбург свободен, и город очищен. [56] И мы усиленными маршами пошли к Оренбургу, всё ещё не веря, что мы займём город без боя.

А подходя к городу, нам стали попадать одиночки, отцы, матери Оренбурского полка ж.д. рабочих, идя встречать своих сыновей. Когда мы подходили к предместью, население нас радостно встречало, приглашая обогреться и остановиться на квартире. Но наши квартиры уже тоже встречали нас, и, указав район, мы стали становиться по квартирам. А вскоре в Оренбург вошли войска т. Фрунзе, и нам, как несколько месяцев бывших отрезанными, был доставлен отдых, и не куда в караулы мы не ходили. За взятие Оренбурга нам выдали оклад жалования, и мы немного оделись. А вскоре приехал т. Подвойский и на параде знакомился с нашей армией, и последняя на него произвела приятное впечатление.

Так простояв почти месяц и отдохнув, отправились на другой фронт, под Воткинск, где в бою за деревней Талица по Чермозкому трахту и потом, отступая до [[Село Вятские Поляны|Вятских Полян]] с ежедневными боями, наш полк потерял очень много из своего состава людей, был пополнен и уже не представлял из себя 8-го Уральского полка. И я, выбыв по ранению 31-го Марта, уже больше в него не попал, но память о нём как одного из славных жива. И в день 10-й годовщины освобождения Урала хочется живущих товарищей по полку от души проздравить, а всем врагам напомнить, что если били вас 10 лет [назад], то сейчас-то Уральцы, если это будет нужно, ещё докажут, что есть ещё порох в пороховницах, и учить нам бить вас не надо, ибо мы уже умеем и били, и будем бить. [56об]

В 1919 г. после взятия Оренбурга наш 8-й Уральский полк был переброшен на Восточный фронт в завод Воткинск. Приехали мы часов в 11 ночи, и люди уже многие спали, перед сном утешая себя, что если мы приедем ночью, то выгружаться, наверное, не будем. И каково было наше удивление, когда не прошло и полчаса после нашего прибытия, как дежурный по эшалону сообщил, что сейчас будем выгружаться и пойдём в город на квартиры. Но мы были достаточно уже подготовлены ко всяким неожиданностям, хотя и не приятным. И ребята, быстро одевшись, приступили к разгрузке пулемётных двуколок. Скатов не оказалось, и двуколки снимались на руках, не мало этим удивив ж-д слущащих и тут же стоявших красноармейских частей.

Разгрузив, мы двинулись в город и стали размещаться по квартирам, заранее предвкушая после долгой ночи отдых, но отдыхать нам не пришлось. И только мы сели попить чайку с т. Есауловым, каптёром нашей команды, как его вызвали за поручением обмундирования, а вскоре оно нам было выдано, и утром наш полк в новом обмундировании выступал на позиции на село Кельчино.

Тут мы убедились на факте, что наши пулемётные двуколки на этом фронте не пригодны по своей тяжести. И мы их едва тащили, помогая лошадям, но они глубоко вязли в снегу. И наконец, мы решили их заменить обыкновенными деревенскими санями, после чего мы уже не оставали от пехоты, и лошади бойко тащили наши максимки на фронт.

Так мы дошли до села Полозово. Дорогой мы узнали, что на фронте сравнительно спокойно, и что мы сменим полк имени Степана Разина, который будет переброшен на Южный фронт, и что тут много красноармейских соседних полков, состав которых из мобилизованных вотяков, и что много дезертирства, и вообще есть части не устойчивые. Но у нас была вера в победу, и мы занялись обучением данного нам небольшого пополнения. По батальоно ходили на позицию версты за четыре за деревняю Красный Яр, а впереди была деревня Талица, занятая белыми. Было тихо, немного постреливали, завидя какое-нибудь движение, но наступать не ходили, и белые не наступали. И мирно жили в селе Полозово, у каждого знакомые, ходили в гости к друг другу. Словом, жили и не тужили. Но вот нашему мирному житью пришол конец.

Сидели мы раз в компании друзей и играли в карты. Я был тогда взводным командиром. Вдруг приходит дежурный по полку и сообщает, что все мы должны быть готовы выступить на фронт, так как предполагается с нашей стороны наступление. Прихожу в свой взвод, ребята рубят мясо, приготовляясь варить пельмени. Я им сообщаю, и ребята вначале думали, что я шучу, но когда увидели, что я говорю вполне серьёзно, обрадовались случаю померяться силами и на этом фронте. И ездовые быстро запрегли лошадей, и мы выступили на деревню Красный Яр.

Придя на позиции, стали ждать дальнейших распоряжений. Уже стемнело, когда к нам пришол батальонный командир т. Волков и сообщил, что нам надлежит выкурить белых из деревни Талица и занять её. [57]

Деревня стояла на пригорке, а около пригорка была речка. Местность, по которой мы должны были наступать, была совершенно ровная, только у самой речки был кустарник. Но ночью мы наступать почему-то не стали, а утром следующего дня мы стали перебежками приближаться. Белые нас заметили, но и началось сперва не сильно, а потом всё сильнее и сильнее.

Мы продолжали наступать. Подойдя к речке, мы увидели мельницу, и к ней из деревни шол спуск. По этому спуску было видно, как бегают белые. Должно быть, и им было жарко. Вскоре с мельницы затарахтел пулемёт, и среди наших, лежащих в кустарнике, появились раненые. Мы сосредоточили наш огонь по мельнице, и он замолчал, и пехота бросилась с криком ура через речку, и белые побежали, вначале отстреливаясь, но а когда наши стали входить в деревню, побежали без выстрела. Когда мы притащили наши максимы, то белых и след простыл.

Крестьяне нам сообщили, что белых было немного, но когда наши входили уже в деревню, на подводах приехала ещё рота, но общая паника и наш пулемётный огонь с той стороны реки нанёс им сразу поражение, и они на подводах поспешно удалились.

Талица была взята. Белые не пытались наступать, и нас опять окрылила надежда, что мы также успешно будем продвигаться вперёд, но мы предполагали, а белые располагали.

Впереди нас было большое село Чермозкое, в котором белые сосредоточивали дивизию, не то стальную, не то непобедимую Ижевцев и готовились прорвать наш фронт. Штабом белых было сказано, что если [57об] затеянная операция удасся, и ижевцы возьмут Воткинск и Ижевск, то и их распустят по домам. Всё это мы узнали уже после, а теперь мы тоже готовились к наступлению. К нам ещё пришол полк, кажется, № 33. В Талице стоял штаб нашего полка, а мы с версту приблизительно стояли впереди в окопах из снега, благо снег был в 1919 г. большой.

В ночь на 31-го Марта нам было приказано перейти в наступление и занять правее нас деревню Лягушино. И ночью часов в 11 мы двинулись, соблюдая возможную тишину. Меня назначили помощником начальника пулемётной команды 1-го батальона. Двигаться целиком было трудно, и имы шли очень медленно. Пройдя версты четыре, белые нас заметили и открыли огонь. В это же время батальонный получил распоряжение приостановить наступление и ждать дальнейших распоряжений. Нас это нервировало – лежать в виду противника, когда люди измучились, идя к намеченной цели, и вдруг, когда уже соприкоснулись с ним, остановиться. Братва заволновалась, и командир батальона на собственный риск приказал отходить к д. Талица, а вскоре он получил ранение в руку, но остался.

И мы благополучно отступили, разместившись по избам и выбирая местечко поспать после неудачного наступления. Везде было уже набито, как сельдей в бочке, и, обойдя несколько изб в надежде устроиться поудобнее и не найдя, остановились в одной. Тут были и 33-го полка, и наши, войдя, долго ругались. Мы были возмущены, что даром измучились, другие ругались потому, что мы прервали их безмятежный сон, но потом все успокоились, и только общий храп нарушал тишину спёртого воздуха. [58]

Не знаю, долго ли мы спали, но только проснулся я от сильного удара в бок и соскочил, не понимая ещё, в чём дело. Кругом суетились, постепенно выбегали на улицу. Кто кричал: "Кто взял мою винтовку?" Кто потерял варежки. На улице было уже светло, и слышалась частая стрельба. И я ещё не успел выйти, как где-то близко один за другим разорвались два снаряда. Выскочив, я бросился к своей команде, которая была уже готова. По дороге бежала, зачем-то крича ура. Тут же ехал верхом начальник полковой пулемётной команды, не помню его фамилии, знаю только, что он был рабочий Надеждинского завода. Увидев меня и справившись, где моя команда, он велел быстро выезжать вперёд за деревню, сообщив при этом, что белые наступают. Я, оставив взвод в резерве, выехал.

Пули свистели уже в деревне. Под"ехав к воротам деревни, у которых был большой сугроб снега, вполне нас прикрывающий, остановились, сняли пулемёты, так как ехать было дальше нельзя, ибо пули свистели по всем направлениям. Впереди слышалось ура и невообразимая стрельба. Правее нас был починок, который горел, зажжоный снарядами белых. Навстречу стали попадаться раненые, от которых мы узнали, что белые ночью сбили соседние с нами полки и берут нас в скобу, и сдорово лезут в лоб, но что мы ещё не отступаем, но урон у нас большой, ибо сошлись очень близко, и белые наступают четырьмя цепями и, несмотря на наш сильный огонь, перебежками упорно движутся вперёд.

Едва мы легли в цепь, как совсем близко увидали перебегающие в одиночку цепи белых. [58об] Раставив пулемёты сажен по пять друг от друга, а их было четыре, больше на этом участке пулемётов других батальонов не было, мы открыли огонь. Это приободрило нашу пехоту, и она дружно закричала ура, обрадовавшись нашему прибытию. А белых это ошарашило, и они поползли обратно, но уже редко, ибо наш огонь поражал их сдорово.

Влево от нас шла ложбинка, заросшая лесом, и близко подходила к нашим окопам. И белые теперь сосредотачивались в этом леску. Наша батарея открыла по лесу огонь, и нас это ещё пуще приободрило.

Хотя цепи наши были редки, батальонный командир велел мне передвинуть на левый фланг два пулемёта, так как из леса с минуты на минуту мы ожидали атаки белых. Я побежал в деревню, чтобы взять резервный взвод. Навстречу мне попал т. Щадилов, пом.командира полка, и, справившись о положении и узнав, что у нас пока всё благополучно, он пополз на правый фланг, сообщив, что там едва ли наши долго продержатся, ибо очень большой урон в людях, а белые всё лезут и лезут.

Забрав пулемётный взвод, мы двинулись на указанную батальонным командиром позицию, но не успели мы доползти до наших цепей, как послышалось ура и частый огонь пехоты, и яростное тарахтение пулемётов, известившее нас, что белые из леска бросились в атаку. Стрелять мы не могли и тут же, поставив пулемёты оба рядом, приготовились к встрече.

Наши цепи не выдержали и начали отступать. Белые же бежали рядом, на ходу стреляя и крича ура, но глубина снега не позволяла им бежать быстро, а наш тыл [59] был достаточно протоптан, и наша пехота быстро отошла на линию наших пулемётов, и мы открыли огонь. Пехота тоже остановилась, и мы быстро заставили густо бегущих белых залечь. И видно было, как они одиночками стали ползти обратно, ибо невозможно было лежать им на ровном месте под градом пуль.

Наша пехота, увидев замешательство белых и то, что к нам из деревни быстро приближалась резервная рота, бросилась в атаку, и белые побежали в лес. Мы не отставали от пехоты, но тоже тащили наши максимы, и в своём порыве вперёд мы увлеклись, и все бежали к лесу. Вот уже мы добежали до раненых и убитых, валяющихся очень густо. Пехота бежала впереди с криком ура, и стрельба со стороны белых уменьшилась.

Мы выбились из сил и остановились, и в это же время, заглушив на минуту трескотню пулемётов, из леса вырвалось громовое ура и навстречу нашим бросились белые в контр-атаку. Мы поняли, что зарвались, но было уже поздно. Белые получили подкрепление и по все направлениям бежали на нас. Наша пехота расстроилась и в одиночку, кто куда, на ходу отстреливаясь, бежала назад.

Мы лежали, и ничего не помня, кучка потерявших разсудок людей в этом аду, и ждали. Вдруг первый номер, уже хотевший открыть огонь, уж очень быстро перевёртывается на спину и столь же быстро вскакивает на ноги, и бежит. Выхватываю револьвер с криком: "Куда?!" – но он уже упал мёртвый. Две пули пронесли его на вылет.

Ложусь за пулемёт, но меня толкает в бок другой и показывает обе руки, из которых сочится кровь, и бежит, падая, и снова бежит. Взглянув на другой пулемёт, я вижу ещё там двух человек, которые [59об] усиленно копошатся, видимо, стараясь устранить одну из задержек. Из нас ещё один ползёт обратно, оставляя после себя красную полоску на снегу. Но вот сквозь слышимое ура и трескотню я слышу отдельные выкрики: "Сдавайсь!" В ответ другой пулемёт весело затарахтел.

Ложусь за свой, перевернув лежащего за ним товарища. Он, оказывается, был мёртв. Рядом лежит т. Юрчевич, быстро заряжая винтовку, посылает пулю за пулей. Я открываю огонь, вижу, белые падают, ползут, крича ура. Пехоты нашей уже нет. В глазах красно, я ничего не соображаю и только вижу перед собою белых, и знаю, что надо по ним стрелять. Рядом лежит бомба, капсюль вложен, только ударить ударником о пулемёт, подложить под себя и стрелять из пулемёта до тех пор, пока звук взрыва оповестит белых, что мы сдаёмся. Но рано ещё, есть ещё ленты.

Но вот Юрчевич, тыча меня, указывает в право. Смотрю, белые нас обходят сбоку. Повёртываю пулемёт и осыпаю веером зарвавшихся. Их не вижу, вижу только, где они были. Пули роют снег, но стоп, пулемёт не работает. Вижу сложный перекос патрона. Левой рукой беру за ленту, с силой дёргаю от себя. По руке как кто-то ровно ударил палкой, она безсильно опущается. Чувствую боль, гляжу, а загнутый рукав полушубка весь залит кровью, уже успевшей застыть. Сознаю, что я давно ранен. Белые опять кричат ура. Схватываю бомбу, с силой ударяю по коробу, открываю пулемёт и стараюсь втолкнуть её в короб, но тут впервые за день приходит сознание невозможного, и охватывает страх смерти, хочется жить. [60] Поспешно бросаю её под пулемёт, бегу, вижу, ползёт впереди Юрчевич, оглядываясь, машет мне руками. Я понимаю, что нужно лечь, падаю, раздаётся взрыв, и мы бежим дальше. Слышим за нами ура, но мы бежим, крепко сжав в руках револьвер, падаем, опять бежим.

Добегаем до деревни, за сугробами лежат редкие цепи. Бежим по деревне, рядом в огороде рвётся снаряд, силой взрыва меня бросает в снег, но я жив и опять бегу. Пробежав деревню, спущаюсь к речке. На всём протяжении дороги стоят обозы, идут и едут раненые, все кричат, и крик передаётся по обозу с требованием ехать, но обоз стоит. Оказывается, впереди шла артиллерия, и сломались сани, пытающиеся об"ехать, безпомощно барахтаются в снегу.

Вдруг видим, справа на горе быстро едут на нескольких санях параллельно нашей дороги. Кто кричит, это наши, а кто уже начал постреливать по ним. Но вот они в"ехали в перелесок и скрылись, а вскоре мы услышали ровное тарахтение кольта, и пули, высоко над нами висжа, летели дальше. Обозники ложатся в цепь и начинают отвечать. Обоз начинает медленно шевелиться и двигаться вперёд.

Взади за деревней слышно ура и безпорядочная стрельба. Навстречу идёт батальон пехоты, по обозу передают патронов, и весь обоз, а за ним и пехота на бегу кричат зачем-то патронов.

Вбегаю в следующую деревню и встречаю нашего полка пулемётный взвод т. Семёнова, спрашиваю, где перевязочный пункт, так как рана начинает давать о себе знать. Мне говорят, что он уже отступил. [60об] Спрашивают, куда ранен. Показываю руку. Рукав полушубка весь залит кровью. Предлагают перевязать, тогда я вспоминаю, что у меня есть перевязочный пакет. Снимаю полушубок и впервые смотрю рану. Пуля прошла по выше кисти. Пробую шевелить пальцами – не шевелятся, начинается ужасная боль. Перевязываю и двигаюсь на село Полозово, дорогой обдумывая то, что было. И сердце с болью сжимается при мысли, что наш 8-й Уральский отступает и не мало, а к [[Село Вятские Поляны|Вятским Полянам]]. [61]
{{конец цитаты}}

== Источник ==
* К.А. Рябов. Гражданская война на Урале и зарождение Пермской организации комсомола. - ЦДООСО. Ф.41, оп.2, д.203, л.38-61. [На сайте размещена только часть воспоминаний, относящаяся к 8-му Уральскому полку.]

== Публикация документа ==
* Блог uncle_ho: Январь, 23, 2018 [https://uncle-ho.livejournal.com/1209702.html 1 часть]
* Блог uncle_ho: Январь, 24, 2018 [https://uncle-ho.livejournal.com/1210554.html 2 часть]
* Блог uncle_ho: Январь, 25, 2018 [https://uncle-ho.livejournal.com/1211245.html 3 часть]

[[Категория:Гражданская война]]