Просмотр исходного текста страницы Былички про водяного

{{copyright}}
{{начало цитаты}}
<center>'''Про водяного'''</center>

Чертями называютъ всѣхъ нечистыхъ духовъ вообще, и водяныхъ въ особенности: при разговорѣ, съ именемъ чорта всегда соединяется понятіе о водяномъ. Водяной является людямъ, то же, какъ и домовой, человѣкомъ пожилымъ, но не маленькимъ, а въ обыкновенный ростъ мужчины, только съ клинообразной головой, большимъ одутловатымъ брюхомъ, какъ и слѣдуетъ быть водяному, съ расплывшимся лицомъ и длинными, совершенно непропорціональными съ туловищемъ ногами. Водяные живутъ въ озёрахъ, прудахъ, во всѣхъ значительныхъ глубинахъ рѣкъ, называемыхъ омутами, и въ особенности при мельницахъ. На каждую мельницу полагаютъ по водяному и даже по нѣскольку водяныхъ, если мельница состоитъ не изъ одной клѣти и если еще каждая клѣть имѣетъ въ себѣ по два или по три постава. Каждый водяной завѣдуетъ своимъ водянымъ колесомъ или двумя, если водяныхъ мало живетъ на мельницѣ. Водяной имѣетъ способность сидеть на верху колеса даже и въ то время, когда колесо на ходу. Если мельникъ успѣлъ поладить съ водяными, то мельница его приноситъ хозяину выгоду; а если мельникъ не знатокъ своего дѣла, то есть не знаетъ, какъ задобрить водяныхъ, мельница его безпрестанно останавливается: то водяной оберетъ у шестернаго колеса пальцы, то прососёт дыру у самыхъ вешниковъ, и вода уйдётъ изъ пруда прежде, нежели мельникъ успѣетъ замѣтить проказу водянаго, то прорветъ плотину, то нагонитъ поводь или стопитъ совсѣмъ колеса. На проделки онъ большой мастеръ. Поэтому крестьянинъ хозяинъ мельницы, если онъ человѣкъ состоятельный, никогда не найметъ въ мельники человѣка новаго, не бывалаго, а старается найти такого, который бы пользовался репутаціей мельника бывалаго, хоть бы пришлось ему платить вдвое дороже. Мельникъ, дружный съ водянымъ, ходитъ спать съ нимъ на одну постель подъ мельничное колесо, и никто еще не видалъ, чтобъ онъ выходилъ оттуда мокрымъ. Водяной, когда раздобрится, пускаетъ къ себѣ на постель и нс однихъ мельниковъ-знахарей.

Отправился по осени Ѳедотъ въ лѣсъ дрова рубить. Расходились руки у Ѳедота: знай таскаетъ и устали не слышитъ; а ему и не въ примѣту, что стали сумерки заволакивать. Порубилъ ужъ далеко больше сажени, глядитъ: совсѣмъ темнѣть стало. Встрепенулся мужикъ, топоръ за поясъ да и пошагалъ къ дому. Отошёлъ съ версту, наготово затемнѣло, зги не видно, а онъ изъ чащи далеко еще не выбрался: не то о колоду запнётся, не то на сукъ набредётъ, не то прутомъ хлестнётъ его по лицу; хоть ложись середь сыра бору, такъ въ ту же пору. Ѳедотъ зналъ лѣсъ, какъ свои пять пальцевъ: вотъ онъ и сталъ огибать впотьмахъ трущобы, пошёлъ по околицамъ, гдѣ лѣсъ почище. Идетъ, идетъ, будто ладно, долго идеть, а на поляну все выбраться не можетъ. Шёлъ ещё много времени, выбрался-таки на чистое мѣсто, а не знаетъ, на какое. Осмотрелся бы, да темень такая, что и кошка ослѣпнетъ. Сталъ дождикъ накрапывать, а мужикъ все идётъ по полянѣ, не зная самъ, ладно ли держитъ путь. Вдругъ слышитъ: въ сторонѣ кто-то чихнулъ. Мужикъ остановился, слушаетъ: опять кто-то чихнулъ да и прикрякнулъ.

:— На добро здоровье! — крикнулъ Ѳедотъ.
:— Спасибо на добромъ словѣ, — было ему отвѣтомъ.

Пошёлъ Ѳедотъ на голосъ. Сошлись.

:— Здорово, — говоритъ незнакомецъ.
:— Здоровенько, — говоритъ Ѳедотъ, не видя, кто тутъ стоитъ. — Ты что? Знать, какъ я же, заблудился?
:— А ты куда шагаешь? — спрашиваетъ незнакомецъ.
:— Рубилъ, братъ, въ Застружскомъ лѣсу дрова, да вотъ пробираюсь въ Малиновку. Я Ѳедотъ съ [[Старая Малиновка|Малиновки]].
:— Экъ те ошунуло! Пошелъ на солновосходъ, а очутился на закатѣ. Шагни ещё разъ пять, такъ и улѣзешь въ [[Мухинский затон|Полянской затонъ]]. Да вотъ этто за рѣкой прямо и [[Ботыли]].
:— Ботыли? Неужто? Экъ чортъ мнѣ оглобли-то куда повернулъ! Чуть не на десять верстъ удралъ отъ мѣста, а до дому и всѣ двѣнадцать будутъ.
:— Наткось! Мало сказываешь, съ придачею будетъ.
:— А ты откуда?
:— Съ [[Мериновщина|Мериновщины]]. Аль Филата не знаешь?
:— Нѣтъ, не знаю, — говоритъ Ѳедотъ. — Такъ куда же мнѣ теперь?
:— Куда? Жилья вѣдь здѣсь поблизости нѣту-ка, а черезъ рѣку теперь какъ, да и на чёмъ? Пойдёмъ, парень, ко мнѣ въ шалашъ, коли хоть.
:— Ладно. Ты, знать, бѣлокъ бьёшь? Много ли надобывалъ?
:— Есть-таки.
:— Да ты куда это? Ровно въ логъ идёшь?
:— Въ логъ и есть. У меня тутъ охапка другая и сѣна есть на постилку. Шалашуха хоть не взъёмиста, ну, по одежкѣ и ножки тяни, двоимъ улечься можно. Ты только крышу руками не шевель.
:— Ну, — сказалъ Ѳедотъ, — а самъ думаетъ: «почему бы это не тронуть крышу?»

Взлѣзли Филатъ съ Ѳедотомъ на колѣнкахъ въ шалашъ, посидѣли, побалянтрясили малую толику. Ѳедота сонъ съ устатку такъ и примариваетъ: растянулся онъ, да и заснулъ. 
Вдругъ черезъ нѣсколько времени пробуждается онъ отъ сильнаго шума надъ крышей. Въ шалашѣ блѣдноватый свѣтъ: свѣтать ужъ начало. Лежитъ Ѳедотъ навзничь, смотритъ, крыша у него ровно водяная, а тамъ вверху будто волны такъ и бурлятъ.

:— Филатъ! а, Филатъ! что это крыша-то? — говоритъ Ѳедотъ, а ужъ и протягиваетъ руку.
:— Не шевель, говорятъ тебѣ, спи до вставанья.

Переворотился на бокъ Ѳедотъ, а самъ на крышу всё искоса поглядываетъ да подумываетъ: что это за Филатъ? Филатъ Филату рознь, — не ровенъ часъ: иной разъ такой Филатъ навернется, что не знаешь, какое имя къ нему лучше подбирается. 

Переворотился опять на другой бокъ лицомъ къ Филату. Филатъ спитъ, и полушубокъ у него распахнулся: брюхо, какъ у коровы, ноги лошадиныя длинныя-предлинныя, на головѣ шапка съ острымъ верховищемъ, а рожа одутловатая, лопнуть хочетъ, ино стеклится. «Не шибко же поставенъ», подумалъ Ѳедотъ, а самъ опять на крышу уставился. Свѣтать пуще стало. Онъ и увидалъ, что вмѣсто крыши надъ всѣмъ шалашомъ натянута ровно паутина, а на паутинѣ вода, настоящая вода, вотъ такъ и переливается. 

Не могъ пересилить себя Ѳедотъ, взялъ да пальцемъ и ткнулъ въ крышу-то. Вода вдругъ и побѣжала.

:— Филатъ! aй, Филатъ! вода почто-то сверху бѣжитъ.
:— Ахъ ты неслухъ этакой! Ну, придется тебѣ покупаться, коли крышу просочилъ.

Самъ какъ соскочитъ, такъ всю крышу и прорвалъ. Ѳедотъ очутился весь въ водѣ на самомъ днѣ омута. Толкнулся ногами и всплылъ наверх, глядитъ: онъ середь затона. Тутъ думать нечего! Зачалъ отмѣривать Ѳедотъ сажени, поплылъ къ берегу, чуть не утонулъ, совсѣмъ выбился изъ силъ. Выплылъ, отряхиваться нечего: весь мокрёхонекъ; смотритъ: куда плыветъ Филатъ. Филатъ вынырнулъ, погрозилъ пальцемъ Ѳедоту, оскалилъ зубы, снялъ шапку, кивнулъ ему головой, да и на дно. «Съ нами крестная сила, сказалъ Ѳедотъ, перекрестясь: — сгораздило же меня ночевать въ шалашѣ у водянаго!» 

----
----
Водяной чрезвычайно золъ и хитёръ. Если онъ захочетъ надоѣсть рыбакамъ, то изъ самыхъ рыбныхъ мѣстъ всю рыбу выгонитъ. Впрочемъ, опытные рыболовы и сами нерѣдко водяныхъ обманываютъ. 

Ѣздили по одинъ годъ рыбаки въ [[Мухинский затон|Полянской затонъ]] острожить. Мужички по нашимъ мѣстамъ народъ бывалый; кромѣ посѣвовъ у нихъ всегда есть про запасъ какой-нибудь промыселъ. Кто для сплавщиковъ брусья рубитъ, кто посудины мастеритъ, кто мочало деретъ, кули дѣлаетъ или рыбными ловлями занимается. Егоръ да Панфилъ бросили мочало драть, надумали попытать: не будетъ ли улазу на ловляхъ, и взяли на откупъ Полянской затонъ. Ѣздятъ они: всё рыба имъ попадаетъ, слава Богу. И сами сыты, и на базаръ возъ другой къ субботѣ, глядишь, притащатъ. Плакаться имъ было не сподручно: съ пустыми руками, не слыхать, чтобы ворочались. Давалъ-таки Богъ поживу, нечего сказать. Вдругъ, ни вѣсть съ чего, рыбы не стало въ затонѣ. Наши рыбаки и такъ, и сякъ... хоть лобъ разбей — нѣтъ рыбы. И слѣдъ простылъ.

:— Что, Егоръ Матвѣичъ, нѣту?
:— Не видать, Панфилъ. Эхъ-ма!
:— Эхъ-ма!
:— Тьфу ты, прости Господи! навожденье какое. Либо мы ослѣпли, либо рыба больно зорка стала.
:— Об-охали затонъ-отъ. Всѣмъ, вишь, на диво было, что рыба-то попадала больно, какъ на дурь лѣзла.
:— А теперича ровно сквозь землю провалилась. Какъ ровно чорт её выпугалъ.
:— Самъ чортъ и есть.

Вдругъ какъ хлобыснётся возлѣ лодки рыбища, такъ валъ воды заплеснула имъ.

:— Ай, ай! Егоръ Матвѣичъ! гляди-ка, какая!
:— Молчи, Панфилъ! Это не спроста. Нечистаго, знать, не въ часъ помянули, чтобъ околѣть ему. Что-то я тупъ на глаза-то сталъ. Дозирай-ка ты: есть ли у этой щуки... щука некакъ?
:— Щука, щука! у, какая! вонъ гдѣ! я её вижу.
:— Есть ли у этой щуки на хвостѣ наросное перо?
:— Наросное перо? Постой, постой! Нѣту некакъ.... Такъ и есть, нету.
:— Ну, Панфилъ, греби проворнѣе....

И наши рыбаки опрометью бросились домой.

:— Кабы днёмъ, — говоритъ Егоръ на берегу, утирая потъ съ лица: — Ну, нешто... не такъ ещё страховито; а то ночью, съ глазу на глазъ съ нечистьмъ. Нѣтъ, тутъ сдѣлай милость... Безъ нароснаго пера... Это ужъ извѣстно, какого поля ягода.
:— Ахъ ты, Господи! Грѣхъ какой случился. Даромъ ночь-то пропала.
:— Ночь? Нѣтъ, это ещё не бѣда, коли уродилась во ржи лебеда. Вотъ ужъ бѣды, какъ ни ржи, ни лебеды. То есть, что, ежели эта щука каналья да вовсе оттуда изъ затону не выйдетъ?... а? почемъ ведь знаешь: и человѣку въ душу-то не влѣзешь, не токма что нечистому.
:— Надо пообождать, Егоръ Матвѣичъ!

Стали втупикъ наши ребята, и руки опустились. Сидятъ дома дня три-четыре. Время золотое для рыбатства, а такъ уходитъ межъ пальцы. Да и оброкъ за ловли спрашиваютъ. Надо же что-нибудь делать, чтобъ и безъ рыбы не сидѣть, и денегъ попусту не платить. Этакъ придется, что и самимъ перекусить нечего будетъ. Вотъ Егоръ съ Панфиломъ посовѣтали, посовѣтали, сѣли къ ночи въ лодку да и поволоклись опять въ затонъ. Вѣдь водяной, хоть оно и водяной, хоть и крѣпокъ на своёмъ, да и то надо подумать, зачѣмъ-де ему тутъ долго въ затонѣ жить. Можетъ, проѣздомъ зашёлъ ночлеговать, ну и ушёлъ съ разсвѣтомъ. Плывутъ они да другъ-дружку ободряютъ.

:— Чай, теперь ужъ нѣтъ щуки-то, Егоръ Матвѣичъ?
:— Да не надо быть. Не всё же ей тутъ артачиться!
:— Вотъ вѣдь она какъ насъ тогда напугала, право! Мнѣ такъ и небо-то въ овчинку показалось. И заносно было, а будто сплошь звѣзды, звѣзды, и счёту нѣтъ. А что, ежели... ну, да что она намъ сделаетъ эта щука-та? Ну, чай, и рыбы-то теперь есть въ затонѣ, Егоръ Матвѣичъ?
:— Какъ не быть. Вѣдь не все же ей шляться мимо роднаго места!

Пріѣхали въ затонъ. Ни рыбинки нѣтъ. Одна только щука похаживаетъ, какъ полный хозяинъ на своёмъ подворьѣ, да хвостомъ безъ нароснаго хвоста пошевеливаетъ, а сама такъ о бортъ лодки носомъ и постукиваетъ. И надумалъ было Егоръ пустить въ неё острогой, да как зыкнетъ Панфиллъ не своимъ голосомъ:

:— Перестань! не шевель! сгубитъ насъ водяной!

Такъ страхъ и взялъ нашего Егора, и руки отказались подыматься. Такъ и уѣхали.

Попробовали — пріѣхали днёмъ. Рыбы вдоволь, да днёмъ рыба на острогу не даётся. Что дѣлать? На утро Егоръ съ Панфиломъ отправились на село, отслужили по молебну Спасу да Угоднику Николаю, посулили въ церковь прикладу да къ вечеру и пустились опять-таки въ затонъ. Та же щука; рыбы иной нѣтъ.

:— Ужь задамъ же я тебѣ загвоздку, — сказалъ Егоръ. — Натка вотъ раскуси!

Да какъ хватитъ послѣ этого щуку въ самый крестецъ и давай тащить её въ лодку. Анъ тутъ какъ выдернулъ кто у него изъ рукъ острогу-то и такъ сильно качнулъ лодку, что огонь въ воду полетѣлъ, — чуть сами въ лодкѣ усидѣли. Остались наши ребята осередь затона. Зги не видятъ, хоть глазъ выколи. Егоръ былъ парень смышленый, бывалъ ужь въ передѣлахъ-то, видно. Рыбачитъ съ испоконъ вѣку, такъ онъ себѣ на умѣ.

:— Теперь, — говоритъ, — греби, Панфилъ, сильнѣе, а я ужь знаю, куда править и что дѣлать.

Махнулъ разъ двадцать Панфилъ вёслами. Лодка и ткнулась на берегъ. Вылѣзли. Егоръ подтащилъ къ берегу осиновый большой пень, надѣлъ на него свой азямъ, шапку, продѣлъ въ рукава палку, надѣлъ на концы рукавицы, подпоясалъ, какъ быть надо, и ушёлъ самъ съ Панфиломъ поодаль. Вдругъ вода заколыхалась въ затонѣ. Кто-то выплылъ поверхъ воды да и заголосилъ:

:— Рыбакъ, рыбакъ! Коли по рыбѣ инда промахиваешься, такъ и не примался бы въ нашу братью нечисту силу мѣтить.

Да какъ хватитъ послѣ этого егоровой-то острогой въ наряженный пень, такъ ино острога запѣла. «Ты-де вотъ какъ острожи!» — а самъ бултыхъ въ воду.

На утро Егоръ съ Панфиломъ пришли къ наряженному пню. Острога вся въ него засѣла по самое деревко, такъ что её топоромъ ужъ вырубали.

Съ тѣхъ поръ нечистой щуки безъ нароснаго на хвостѣ пера въ затонѣ нс видали, и рыба опять стала тутъ живмя-жить по прежнему.

:— Не мы же, сказалъ Егоръ: — попали въ дураки, а ихна милость, нечисть-та проклятая.
:— Нечего сказать, Егоръ Матвѣичъ! ты надулъ-таки; стараго воробья на мякинѣ обманулъ.
{{конец цитаты}}

== Источник ==
* [https://babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=uc1.31822025188244&view=1up&seq=306 Осокин С.М., свящ. Народный быт в северо-восточной России. Записки о Малмыжском уезде (в Вятской губернии): ст. 1–3 // Современник. 1856. Т. 59-60. Отд. V (Смесь).]

== Примечание ==
''Быличка'' — жанр устного народного творчества, в форме рассказа «очевидца» о встрече с нечистой силой.

Автором очерка является священник [[Николаевская церковь в селе Вятские Поляны|Николаевской церкви села Вятские Поляны]], вятский общественный и церковный деятель, этнограф [[Осокин, Михаил Ионович|Михаил Ионович Осокин]]. Библиографическая ссылка с инициалами [''С.М.''], приведённая выше, вероятно, возникла из-за того, что очерк был подписан сокращённо: ''С[вященник]. М[ихаил]. Осокин''. 
:См. статью [https://kisitnikov.livejournal.com/63206.html Загадочный Осокин] в блоге Константина Ситникова. 

[[Категория:Фольклор]]