Комдив Овчинников — различия между версиями

Текущая версия на 20:47, 23 августа 2020

Это первоисточник, защищённый от правок.

Судьба этого человека трагична вдвойне, если можно так выразиться. Впервые он стал готовиться к смерти в 1939 году, после ареста. Тогда не стало его близких товарищей и друзей со времен гражданской – Тухачевского, Блюхера, Берзина, Эйдемана, Шорина и других. Их всех расстреляли. Однако Георгий Иванович неизвестным нам чудом остался жив. Он умер в Колывани в 1971 году в семидесятилетнем возрасте. Тем не менее его жизнь для нас, начиная с тридцатых годов и до времен пихтовской ссылки, - сплошное белое пятно.

Приёмная дочь Георгия Ивановича Вера Яковлевна Попова вспоминает, что он не раз повторял: «Странно, почему я теперь никому не нужен. Вот умру, тогда хватятся и будут жалеть». Он умер неожиданно. Собирался еще дописать воспоминания, многое рассказать, но внезапность непредсказуема. В пятницу, 30 июля, он пришел с работы. Вечером почувствовал себя плохо. Его поместили в больницу. Там ему стало еще хуже. Овчинников понял, что умирает. У кровати его дежурил врач Л.Л. Перлин. Он устал и хотел спать. Георгий Иванович разбудил его, собрал остатки сил и начал рассказывать. Он рассказывал о революции, о Ленине, о Тухачевском и Блюхере, о Сталине, рассказывал и все просил врача, настоятельно просил запомнить, записать и не забыть его рассказ. Как потом, каясь, вспоминал сам врач, умирающий говорил о чем-то важном, но многое рассеялось, забылось.

После его смерти в Колывань на имя семьи из Москвы, из Генерального штаба, пришло письмо, в котором просили сообщить, с какими почестями был похоронен комдив Овчинников. Убитые горем женщины ничего не могли понять. Никаких почестей не было. Всю ночь у гроба сидели только члены семьи. Из райкома партии никто не пришел. Только военком помог им получить двухмесячную генеральскую пенсию Георгия Ивановича. На нее, а также на деньги от облигаций Овчинникова похоронили. И сделали памятник. Обычная мраморная плита с фотографией, надписью и звездочкой, ничем не отличающаяся от других.

«Спустя какое-то время после похорон, - вспоминает В.Я.Попова, - в доме отца стали появляться какие-то люди. Они говорили, что являются сотрудниками музеев, журналистами. Безграмотная наша мать жила одна, она верила этим людям и разрешала им рыться в бумагах отца. Иногда бумаги уносили из дому прямо чемоданами. Точно помню, что среди них были письма маршала Жукова, грамоты в золотых переплетах, была рукопись воспоминаний. Отец писал воспоминания, но никому не разрешал читать их. Он вообще ко всем своим записям относился очень бережно и аккуратно, щепетильно. Обычно интеллигентно сдержанный и терпеливый, он мог накричать, если замечал, что кто-то, пусть даже нечаянно , тронул его бумаги. После смерти все его письма и записи растащили. Кто – не знаю. Мы даже привыкли, что людей интересуют документы отца, не обращали на это внимание. А когда опомнились – беречь уже было нечего. Не стало даже ордена Красной Звезды, которым Георгий Иванович был награжден в числе первых.

Лично я до поездки в Свердловск и не подозревала, что Георгий Иванович – выдающийся человек. Для меня он был хорошим отцом, странным ссыльным, который раздавал деньги направо и налево всем нуждающимся, тогда как у самого не оставалось ни гроша».

Передо мной билет в Свердловский окружной Дом офицеров, приглашающий на празднование 70-летие бывшего начдива 21-й Пермской стрелковой дивизии Г.И.Овчинникова, состоявшееся 16 сентября 1966 года. Вот фотография. Георгий Иванович, высокий видный мужчина с аккуратной бородкой, окружен седеющими ветеранами своей дивизии. Он сидит в центре на красивом старинном стуле. Празднование происходило в Голубом зале Дома офицеров. Вот поздравительная телеграмма, подписанная: «Рядовой красноармеец Вашей дивизии, маршал Советского Союза Голиков Ф.И.». А вот протокол чествования юбиляра, подписанный директором Свердловского краеведческого музея Бальчаговым:

«…В августе 1919 года Георгий Иванович в районе нынешней станции Егоршино формирует первую в Красной Армии дивизию, названную Восточной дивизией. Как известно, в этот период создаются и крепнут в боях первые полки Красной Армии – «Красных орлов», Камышловский, закладывается ядро будущего Путиловского стального кавалерийского полка.

Георгий Иванович работает рука об руку с такими прославленными военачальниками, как Рейнгольд Иосифович Берзинь, Василий Константинович Блюхер, Василий Иванович Шорин.

Из частей, которыми командовал Овчинников, вышли выдающиеся военачальники Советской Армии – маршалы Рокоссовский, Соколовский, Голиков, генералы Телегин, Шумилов…

После окончания гражданской войны Овчинников занимал ряд ответственных постов в Красной Армии».

В скудном остатке архива Овчинникова, хранящемся в Колыванском краеведческом музее, я нашёл письма, которые проливают слабый, но всё-таки свет на дальнейшую судьбу комдива.

Вспоминает ветеран 21-й Пермской дивизии М. Звенков:

«После гражданской войны Георгий Иванович окончил академические курсы высшего комсостава РККА. С марта 1923 года по май 1927 командовал 13-й, а затем 16-й стрелковыми дивизиями. Затем до 1938 года в звании комдива служил начальником отдела боевой подготовки Ленинградского военного округа».

А вот письмо бывшего красноармейца 134-го Костромского образцового полка конной разведки Сергея Николаевича Никифорова:

«С великим волнением узнал по радио, что вы единственный из нашей дивизии жив и здоров.

Нашим полком командовал т. Койя. До войны я встречался с ним, он жил в Москве на Большой Тульской улице, дом 24. Но после войны он, окончивший военную академию, пропал бесследно. Пропал также тов. Галинч, командир 62-й бригады вашей дивизии. Я уже думал, не постигла ли их участь Уборевича, Тухачевского? Последний вам как командарм был особенно близок».

Еще одно недоумевающее письмо однополчанина Овчинникова - С. Мордвинова из Пермской области.

«…Нам непонятно, как Вы, строевой командир с военным образованием, стали инженером-строителем. Тем более, что Вы после гражданской войны долго еще работали военным, в частности, были начальником отдела военного округа в Ленинграде.

И еще: были ли Вы участником Великой Отечественной? Видимо, нет. Почему же?

Совершенно необъяснимо для нас, как и почему Вы, крупный полководец, к 60-м годам оказались в этой захолустной Колывани? Ваше место в Москве или хотя бы в Новосибирске.

По тем же причинам – почему у Вас только один орден? У Вас их должно быть десять! Нам, Вашим подчиненным, обидно за Вас.

И, наконец, уже из области курьеза. Мы весело и долго смеялись (над собой), когда я сказал друзьям, что Вы родились в 1896 году. Почти мальчик, а командовал дивизией! Вот это да! А ведь когда Вы приняли дивизию, мы думали, что Вам лет 35. Вид у Вас был возмужалый, ну и, конечно, солидный».

Вспоминает бывший начальник районного отделения МГБ в Пихтовке П.Ф. Теличкин:

«В личном деле Овчинникова значилось, что он дважды приговаривался к смертной казни. Оба раза приговор отменяли. Ему дали 10 лет лагерей и ссылку».

В.Я. Попова, а также бывший начальник конторы связи в Пихтовке К.А. Игнатьев, знавший Овчинникова хорошо, говорят, что о годах репрессий и заключения Георгий Иванович никогда не рассказывал. В разговорах эту тему он никогда не затрагивал. Правда, незадолго до смерти он говорил, что очень долго сидел в камере-одиночке. Камера была маленькая, два метра на два. Посередине в пол была вставлена жестянка, сверху на нее – медленно и постоянно, днем и ночью – капала вода. Звук разбивающихся об жестянку капель страшно действовал на нервы и психику. Еще он иногда повторял: «Меня спас Жуков. Благодаря Жукову я стал строителем. Это меня и спасло».

После реабилитации, рассказывала Вера Яковлевна, Овчинников часто и долго переписывался с Жуковым. Он ездил к нему в Москву. Еще он иногда рассказывал о Блюхере и Тухачевском.

Арест Овчинникова можно вполне связать с арестом Тухачевского или Уборевича. В Пихтовку Г.И. Овчинников прибыл в 1949 г., после десятилетнего пребывания в лагерях. Здесь он работал строителем. Среди ссыльных ничем особо не выделялся.^[1] Местные жители относились к нему по-разному. Особенно он переживал, когда к нему подходили ребятишки и спрашивали, правда ли, что он враг народа? В Пихтовку к нему приехала его первая жена, артистка Евдокия Михайловна Наумова. Овчинников сумел уговорить её развестись с ним. В то время Георгий Иванович был приговорён к пожизненной ссылке. Вот письмо зятя Овчинникова, генерал-майора в отставке Б.Н. Воронцова:

«На этих днях у нас побывала Жанна Федоровна (Рецкая – В.Г.), рассказывала о делах в Новосибирске и Колывани, о большом внимании, уделенном памяти Г.И. Овчинникова и 21-й Пермской дивизии, которой он в свое время командовал.

Моя жена, Людмила Георгиевна Воронцова, в девичестве Овчинникова, является дочерью Евдокии Михайловны Наумовой. У неё хранятся фотографии Георгия Ивановича различных лет, в том числе и времён гражданской войны, она будет рада передать фотокопии в места, где так или иначе отмечена жизнь и деятельность человека, ставшего её отцом.

Сегодня Людмила Георгиевна – единственный человек, помнящий Георгия Ивановича со времён гражданской».

К сожалению, у нас нет ни воспоминаний приёмной дочери Овчинникова от первой жены, ни фотографий.

Рассказывает В.Я. Попова:

«Мама вышла замуж за Георгия Ивановича в 1954 году. В семье нас было трое ребятишек, всех троих он усыновил и удочерил. Сначала жили все бедно, не во что было одеться. Я была в няньках в Новосибирске. Через год отца реабилитировали. Он стал получать генеральскую пенсию, но работу не бросал. Он приехал за мной в Новосибирск и забрал меня из нянек. В 1960 году мы переехали в Колывань. Отцу давали квартиру, но он отказался, купил дом. Знаю, что большие суммы он отдал на строительство сельскохозяйственного техникума и электростанции. Часто и безвозмездно одалживал нуждающимся. Когда ему возвращали, говорил: «Вы мне ничего не должны. Вы ошиблись, вы давно мне всё вернули».

Очень много отец выписывал периодики.

Часто я ездила с отцом по местам его боевого пути. В Пермь, Свердловск, Кунгур. Помню, когда справляли семидесятилетие отца, из Москвы в Пермь в специальном вагоне под охраной привезли расшитое золотом, пробитое пулями знамя, которое прошло гражданскую и Отечественную войны. Оно было тяжёлое, у отца очень болела рука: он три дня тренировал, чтобы пронести знамя через зал. Пронес хорошо, встал на колени перед ним, поцеловал и заплакал… Однажды, когда мы были в Кунгуре, отец увидел среди приглашённых на торжество знакомого человека и прямо на сцене набросился на него с кулаками. Оказалось: то был бывший белогвардеец, присвоивший себе отцовские заслуги. После этого Георгий Иванович часто повторял: «Нет, не зря мы туда поехали». Кунгурцы в знак уважения и признательности подарили отцу драгоценные камни.

Рассказывает В.Н.Лысов:

«С Георгием Ивановичем я познакомился, когда ехал работать в Пихтовку в школу, куда меня назначили директором. Мы добирались из Колывани на одной подводе. Вскоре, помню, его избрали председателем родительского комитета. Как раз на комитете и зашла речь о том, что ребятишки ходят плохо обутые. Овчинников поехал в райисполком просить помощи. Оттуда он привез 800 рублей. «Вот, - говорит, - выдали ребятам на обувь». Райисполком денег не выделил. Овчинников снял с книжки свои личные».

К этим воспоминаниям, я думаю, комментарии не нужны. Заканчивая рассказ о комдиве Овчинникове, я с сожалением думаю о быстротечности времени, о том, что со дня его смерти прошло 18 лет, что почти не осталось в живых участников гражданской, которые ушли от нас, недоговорив, недописав. Но у памяти белых пятен быть не должно. Хорошо, что в Колыванском музее есть экспозиция, посвященная Георгию Ивановичу. Но разумно ли сваливать возрождение памяти на плечи музеев. Это ведь всенародное дело.

Источник

• Григорчук, В. Комдив Овчинников // Советская Сибирь. - 1989. - 5 марта.

Примечания